Бабушка оживленно беседовала с Осипенко на неведомом языке: то есть, язык-то обычный, а вот термины…. Агата послушала-послушала, заскучала и пошла вдоль здания ИМФ, разглядывая его серые стены с широкими окнами и редкими запертыми дверями на первом этаже.
Остановилась. Половина института была точно обрезана плотным белым туманом — слегка колеблющийся, он принимал форму здания, как будто продолжал его. Призрачное продолжение… Редкие люди проходили мимо, не обращая на туман никакого внимания. Значит, так и должно быть; наверное, он наколдован, чтобы скрыть какую-то тайну? Агата огляделась: подойти поближе? Там по-прежнему находится здание или в тумане прячется уже что-то другое?
За ее спиной завелась машина. Бабушкин голос:
— Садись, Агата.
Агата села и показала на туман.
— Это что у них такое?
— Это… — бабушка повернулась, провожая взглядом уплывающий назад туман. — Это тот же Институт. Просто его разрушенная половина.
— А что там, в тумане?
— Ничего. Даже развалин не осталось. Когда случилась… катастрофа, уцелела только половина корпуса. Ну, скажем, это призрачный слепок с разрушенного крыла здания. И он тоже постепенно исчезает. Туман с годами становится менее плотным.
— А давно это случилось?
Бабушка смотрела прямо перед собой.
— Около тринадцати лет назад.
Агата поглядела на ее напряженный затылок, поняла и резко обернулась. Туман вместе с Институтом постепенно загораживали другие здания и заборы, мимо которых они проезжали. А ведь ей говорили, что тот Институт был разрушен…
— Значит, отсюда и пошла на город Магия?
— Да. Все остальное отстроили, а с этим крылом пока ничего не могут поделать. Здесь ведь столько времени проводились различные опыты и эксперименты, это просто не могло не сказаться…
Агата ее почти не слушала. Значит, вот здесь работали ее родители. Лем. Ходили по 'живым' коридорам. Смотрели в эти окна, ели в институтском буфете. Может, еще и вместе с Осипенко. А что, по возрасту они подходят! Если попросить Осипенко рассказать — ответит или нет?
Вот Келдыш, например, очень неохотно говорит о прошлом.
Одно из направлений работы ее лаборатории, сказала Осипенко — исследование сновидений. Сонмология относится к наукам, которые лежат на стыке науки, психологии и… магии. При чем здесь магия? А разве то, что человек может научиться управлять своими снами, а через них — событиями в реальной жизни — не волшебство? Или предсказание грядущих событий, так называемое «дежа вю»? Ведь все эти события и места мы когда-то видели во сне, но забыли. А погружение в прошлое, когда мы способны увидеть, кем были в прошлых жизнях? Во сне люди выпускают на свободу силы и чувства, которые днем даже не замечают или держат под жестким контролем.
Так что, сказала доктор магических наук, она будет работать с Агатой именно во сне.
То есть как это? Она должна придти в ИМФ, лечь на кушетку и заснуть? Просто какой-то сончас для детсадовцев! Агата честно предупредила, что с трудом засыпает днем, да и вообще 'сова' от рождения. А ставить снотворные себе не даст — хватило ей укола Лема, от которого она проспала половину суток. И вообще, ей не нравится, когда она спит, а вокруг ходят незнакомые люди…
И магия на нее не действует, продолжала Агата, уже укладываясь на кушетку. Кушетка была очень удобной — ни твердая, ни мягкая — в самый раз. Тут Агата вспомнила, что не выспалась, потому что Стефи полночи трещала про супер-парня, с которым вчера познакомилась. Она все время знакомится только с 'суперами': кажется, те просто пасутся возле интерната в ожидании, когда же Стефани на них наткнется… А вот ее, Агату, они не замечают.
Или она их?
— Давай поговорим о твоих снах, — предложила Осипенко.
— Говорите, — согласилась Агата.
— Снятся ли тебе когда-нибудь кошмары?
— Да.
— Как часто?
— Сейчас почти постоянно.
— Что именно: пожар, падения, погони?..
— Инквизитор.
Осипенко моргнула. Глаза у нее большие, а ресницы хоть и длинные, но редкие. Потому кажется, что моргает большая сова.
— Инквизитор?
— Главный Инквизитор часто снится. Как он смотрит на меня, когда… ну, вы сами знаете.
Осипенко сжала губы, точно пыталась удержать рвущиеся наружу слова — или все-таки мысленно произнесла какую-то фразу и поставила точку. Не зная, как, но Агата поняла одну вещь: Инквизитор был одним из НИХ. Если бы он попытался лишить магии кого-то из волшебников, это бы было преступлением, и его бы за это наказали. То, что он напал на них, интернатовцев, — это, конечно, тоже 'не есть хорошо', — но вот Агата, неизвестно откуда взявшаяся и неизвестно каким боком к волшебникам примазавшаяся, не имела права делать то… что сделала.
Даже если она этого не делала.
Нона заглянула в свой блокнот. Перелистнула страницы.
— Я нашла записи школьного психолога: 'Навязчивый кошмар преследует с самого раннего детства: в темноте чудятся серые тени'. Это все еще продолжается?
Агата твердо встретила ее взгляд.
— Нет. После Котла — ни разу.
— Может, ты боишься каких-нибудь насекомых, животных, змей?
Агата пожала плечами:
— Да вроде бы нет…
— Высоты, огня?
— Ну уж точно не высоты! — Осипенко не поняла, почему она рассмеялась. Она хочет выяснить, чего Агата боится? Агата-то знает — боится, что умрет бабушка.
И что однажды уйдет Келдыш.
Нет, про Игоря она не скажет.
Не ей, точно.